Традиционно в киносреде проекты начинаются в одном виде, а заканчиваются — в другом. Тем не менее, студии Main Road Post удалось закончить в срок работу над фильмами «Вторжение» и «Притяжение».
Мы взяли интервью у Main Road Post. Команда поделилась опытом работы над большими и маленькими проектами, внедрением аджайл и скрам в производственный процесс. Мы обсудили создание графики, трудовую иммиграцию, будущее индустрии и многое другое.
Представьтесь, пожалуйста.
Дмитрий Кузнецов: Дмитрий Кузнецов, часть супервайзерско-продюсерской команды «Вторжение».
Анна Морева: Меня зовут Анна Морева. Я продюсер, координатор.
Александр Липилин: Меня зовут Александр Липилин. Я художник компьютерной графики.
Была ли какая-то разница в производственном процессе между «Притяжением» и «Вторжением»?
Дмитрий: Разница была достаточно заметна во время первой части, «Притяжения». Мы начали переходить на скрам и применять аджайл, и к концу «Притяжения» у нас более-менее все устаканилось. Тогда у нас была первая экспериментальная — но уже рабочая — версия скрама, а сейчас мы в полной мере используем аджайл и перешли на командную работу.
Аджайл помогает?
Дмитрий: Да, очень сильно. В «Притяжении» была большая проблема в том, что на огромный объем работы было двое супервайзеров: я и Андрей Максимов. Мы были узким горлышком передачи информации на проекте, потому что у нас были не только наши шоты и много распределялось работы по вендорам. Часто мы были очень перегружены.
Сейчас у нас есть супервайзерско-продюсерская группа, но супервайзеров в прямом смысле уже нет. Команды во многом сами взаимодействуют с вендорами и принимают собственные художественные и технические решения.
Александр: Я думаю, если бы не та система организации работы, которая у нас есть сейчас, то мы скорее всего просто бы не сделали «Вторжение» в те сроки, которые у нас были.
Дмитрий: Да, согласен.
К слову о сроках. Как аджайл вписывается в рамки кинопроизводства? Дедлайн в таком производстве довольно жёсткий, а аджайл не совсем предполагает, что у вас есть строгие рамки, в которые нужно уложиться.
У вас не бывает такого, что объем работы, который вы заложили в 30 спринтов, надо уложить в 15, потому что вы не укладываетесь по времени?
Александр: Во-первых, «Притяжение» и «Вторжение» — это проекты, у которых дедлайны не двигались вообще никак.
Дмитрий: «Притяжение» было завязано на сдачу стерео-материалов IMAX, а они не очень дружелюбные ребята в плане сдвижения сроков, поэтому такой возможности у нас не было. А во «Вторжении» мы были привязаны не только к IMAX, но и к релизу на первое января — и это по понятным причинам несдвигаемая дата.
Но не компенсируется ли эта несдвигаемая дата за счет человеческих ресурсов и переработок?
Дмитрий: И да, и нет. Разумеется, у нас были переработки на «Вторжении»…
Александр: Но это были конечные по срокам и по объемам переработки.
Дмитрий: Во-первых, да, и это очень важная деталь. А во-вторых, я тоже являюсь частью одной из наших команд, «Rock Stars», я тоже VFX-художник. Мы анализировали, как удалось всё успеть, и пришли к выводу, что это получилось благодаря решениям, быстро принятым внутри команды. Мы работали более-менее автономно и принимая решения на месте, не отправляя их по иерархической лестнице в одну, а потом в другую сторону, мы сами предлагали решения, в том числе режиссеру, и таким образом было срезано очень много углов и, соответственно, сэкономлено много времени.
Александр: Еще один важный момент: на «Притяжении» мы пытались работать по строгому скраму — а сейчас у нас нет спринтов в привычном для скрама понимании, мы немножко отошли от него в пользу нашей модификации.
Это частая история. Скрама в его прямом понимании, наверное, вообще не существует.
Александр: Вначале мы старались сделать эталонный скрам, а потом, когда его поняли и прочувствовали, — стали смотреть, что из него нам подходит, а от чего можно отступить. На «Вторжении» на каждом внутреннем просмотре, просмотре с режиссером или с продюсером команды получали обратную связь, уточняющее задание. А к финалу проекта такие просмотры были очень частыми, до двух-трех раз в неделю. Поэтому выходит, что наши спринты не имеют фиксированной длины и длятся от просмотра до просмотра, но при этом, в отличие от скрама, после такого просмотра происходит не полноценное планирование нового спринта, а некоторое уточнение того, куда мы движемся.
Дмитрий: Вообще у каждой команды — слегка индивидуальный подход к организации собственной работы. Кто-то совсем отходит от спринтов, движется ближе к канбану, кто-то, наоборот, старается сохранить итеративность и ритмику спринтов. Во многом это выбор самих команд внутри студии.
У нас недавно вышло интервью с Алексеем Гусевым из “ALGOUS studio”, он рассказывал о работе над «T-34» и говорил о том, что для супервайзеров и для руководителей такой огромный проект — это всегда ответственность, стресс, волнение, это всегда вызов, они мотивируются этим проектом, горят, а обычные сотрудники не так сильно мотивированы, им хочется спокойно работать в комфортных условиях. Согласны ли вы с этим?
Дмитрий: Я думаю, что странно соглашаться или опровергать, потому что так выстроена работа у него в студии. Общий вопрос мотивации сотрудников находится за границами обсуждения аджайл, скрама и прочего, потому что есть разные люди, мотивированные разными вещами.
Александр: И у всех разные приоритеты в жизни.
Дмитрий: Всегда есть фанатики, которые очень активно вкладывают в проект своё время, здоровье, жертвуют чем-то ради того, что им интересно. Они это делают сами, осознанно. И есть более консервативная часть — те, кто более осторожен и более заинтересован в собственной реализации, в заработке.
Мое личное мнение такое: система, которая у нас сейчас есть, наиболее человечно относится ко всем — и к тем, кто проактивен, горит и готов вкладывать свою жизнь в то, что делает, и к тем, кто более консервативен, — разрешая им делать то, что нравится. Без жесткого распределения на департаменты. Поэтому человек, устав от одной работы, может заняться чем-то еще.
Александр: Одной из причин перехода к аджайлу и скраму было то, чтобы все могли быть вовлечены, мотивированы и осознанно делать свою работу в той мере, в которой они хотят и могут. Если студия устроена иерархически, то может получиться так, что люди, которые находятся на последнем листике этого дерева, в силу того, что они занимаются довольно узкой задачей, не смогут посмотреть на картину шире — для этого не создано достаточных условий.
Волей-неволей это будет выливаться в то, что они могут быть недостаточно вовлечены, недостаточно загружены, даже если у них есть желание себя проявить. У нас же нет этих слоев и делений. По сути, у художника есть его команда, и она находится на передовой, напрямую работает с режиссером, если у людей есть желание и мотивация брать на себя ответственность — они ей пользуются.
Анна: Чаще всего в нашей компании люди чувствуют эту ответственность, и поэтому они вовлечены. Очень сильно влияет то, что фидбек идет напрямую от режиссера. Когда к артисту обращаются как к непосредственному исполнителю…
Дмитрий: Даже не просто как к исполнителю. В этом смысле с Федором Сергеевичем работать отдельное удовольствие. Он общается со всеми как с участниками творческого процесса. У нас взаимоотношения с ним не как у исполнителя с клиентом. Это всегда дискуссии, обсуждения. Он очень харизматичный человек, заряжает своей энергетикой, и это восхитительно.
Анна: Каждый может высказать свое мнение, и его будут слушать, и в этом рождается особый творческий порыв.
Продолжим тему мотивации и самомотивации. Нет ли у вас впечатления, что ваша работа для массового пользователя в основном невидима? Мало кто обращает внимание на то, какой огромный пласт работы проделывается незаметными умелыми руками. Для сравнения, на Кинопоиске в описании к «Притяжению» написано, что 255 художников из “Main Road Post” участвовали в процессе, уже во «Вторжении» — вообще ни слова. Как вы к этому относитесь? Зрители выходят из кинотеатра и думают: «Господи, какая графика. Кто эти люди? Почему они сделали это своими руками в России?», но никто не знает их имен.
Александр: Можно досидеть до финальных титров и узнать их имена. В обоих фильмах наша работа не является невидимой. Мне кажется, что она все-таки заметна, и она — один из факторов успеха фильма.
Дмитрий: Несмотря на то, что мы очень любим свою работу, нужно отдавать отчет в том, что это производство. У нас в студии сейчас работает около 100 человек, а может, уже больше. А в титрах суммарно было, кажется, около 400 человек. Все эти ребята сделали огромный вклад в фильм, но надо понимать, что люди идут в кино смотреть не на графику, а на историю, на любимых актеров. Визуальные эффекты однозначно важная часть, особенно в развлекательном жанре, но все же, если взвесить, кто важнее, допустим, для «Железного человека» — Роберт Дауни-младший или люди, которые сделали графику, — на мой взгляд, больший коммерческий успех фильму принес именно Роберт Дауни.
Иногда есть ощущение недооцененности, но именно в работе с «Водородом» и “Art Pictures” такого ощущения нет. Работая с Федором и продюсерской группой «Водорода», — Александром Андрющенко, Михаилом Врубелем — наоборот мы чувствовали, что люди ценят то, что мы делаем.
Поговорим о гордости. Многие актёры говорят: «Мы не смотрим фильмы, в которых снимаемся». А вы смотрите фильмы, для которых делаете графику?
Александр: Они же ходят на премьеры своих фильмов. Неужели они там два часа в телефон смотрят? Мне кажется, что во всяком случае, актеры, которые снимались во «Вторжении», посмотрели «Вторжение».
Дмитрий: Мы любим свою работу и смотрим на нее с большим удовольствием, особенно в таких фильмах, как «Притяжение» и «Вторжение». Их интересно смотреть и не стыдно за то, что сделано. Я второго января отвел родителей и брата с его женой и с племянником в кино на «Вторжение».
Анна: Мы стремимся вкладываться в то, чтобы картинка была качественнее. Это главное достижение для нас, потому что, если уровень российской графики растет — значит, мы побеждаем. Как бы громко это ни звучало. С каждым годом этот уровень становится все лучше, и мы счастливы.
Александр: Мы смотрим фильмы, над которыми работаем, и всем советуем.
Что вы скажете об отношении к российскому кино у нас? Говорят ли вам: «Да, графика во «Вторжении», конечно, класс, а вот сюжет средний»? Есть ли подобная предвзятость среди ваших друзей и родственников?
Дмитрий: Есть. Более того, среди моих друзей есть несколько человек, кто в целом заранее негативно относился к фильму «Вторжение» и не пошел на него по своим соображениям. Эта тема бесконечна. Мы все равно будем делать то, что делаем, и гордиться своей работой, потому что только так можно что-то изменить.
Александр: У людей есть право хейтить, пусть они им пользуются. Точно так же, мне кажется, эти люди могут не любить отечественный автопром или футбол.
Дмитрий: Нужно понимать, что такая сильная нелюбовь имеет свои основания. Советская школа кинематографа в какой-то момент умерла, а в конце 80-х и 90-е был сложный период перезапуска: все, что было, закончилось, и началось нечто новое.
Я думаю, что люди не любят наше кино по привычке, а сейчас ведь выпускают такие классные фильмы. У российских фильмов очень хорошие сборы. Это объективно означает, что кино улучшается, потому что люди голосуют рублем. Кто-то что-то рассказывает в комментариях на YouTube, да и бог с ними.
Александр: Я думаю, что многие из тех, чей голос мы слышим в интернете громче всего, искренне не могут воспринимать то отечественно кино, которое сейчас производится. Они хотели бы смотреть какое-то другое, которое еще никто не снял. И это прекрасная возможность.
Вот Bad Comedian со своими зрителями. К примеру, он мог бы снять для них такое кино, которое бы они полюбили. Мы же делаем мейнстрим, который рассчитан на максимально широкую аудиторию, но можно снимать и гораздо более нишевое кино, спрос на него будет только возрастать.
При этом, будет неправдой сказать, что хейтеры нас никак не задевают. Конечно, задевают. Мы всегда читаем комментарии в сети. Другой вопрос, что со временем вырабатывается своеобразный иммунитет. Во время наших первых фильмов мы ввязывались в баталии в интернете, но сейчас все немножко откалибровались и могут сторонние мнения фильтровывать, не воспринимая настолько близко к сердцу.
Вернёмся к работе над «Вторжением». Что это значит — работать с режиссером напрямую? У вас нет иерархии? За кем финальное слово и последнее решение?
Дмитрий: Раньше между режиссером и тем, кто непосредственно реализует то, что хочет режиссер, всегда была прослойка в виде супервайзера (или супервайзеров) и лидов, которые волей-неволей трансформировали то, что режиссер говорит. Это непрямая склейка, искажение информации: часто супервайзер может не понимать, что именно важно режиссеру. Транслируя свою мысль vfx-художнику, он может заставить совершить массу лишних действий. Сейчас работа выстроена так: режиссер приезжает к нам в просмотровку и вместе со всеми командами смотрит материал. Тут же он вместе с продюсером и режиссером монтажа Александр Андрющенко комментирует, а у команд есть возможность уточнить, что именно имеется в виду, что в комментарии важно для режиссера. В этой работе прослойка супервайзеров отсутствует.
Александр: Надо добавить, что эта работа начинается даже раньше: сначала представитель команды говорит: «Здравствуйте, мы сделали то и планируем сделать это, а вот тут нам нужны комментарии». Поэтому режиссер с продюсером дают комментарии не абстрактно в воздух. Да, может быть, в темной просмотровой они и не видят этого конкретного артиста, но они к нему обращаются, и в такой прямой коммуникации общение получается человечным, а не обезличенным. Так гораздо быстрее получается найти взаимопонимание.
Такой формат работы — это заслуга вашей студии?
Дмитрий: Это заслуга Армана Яхина, потому что он с завидным упорством долгое время внедрял эту систему, несмотря на сопротивление изнутри.
Люди не понимали, что это такое и огромная заслуга Армана, что месяц за месяцем он рассказывал одно и то же — почему это важно, зачем это нужно. Кто-то так и не влился, несколько человек отсеялось, но сейчас сложилось ощущение, что в целом все хорошо.
Для продюсеров и режиссера такая работа тоже в новинку. И это также заслуга Армана и Юли Гюне: они объясняют продюсерам и режиссеру, почему так лучше. В конечном итоге режиссеры остаются довольны взаимодействием, несмотря на то, что это непривычно для них.
А каким образом люди с аутсорса, вендоры из Венгрии, Польши, Казахстана, Украины сочетаются с вашей работой «напрямую с режиссером»?
Дмитрий: К сожалению, напрямую вендоров соединять с режиссером не получается. Чем ближе и прямее контакт — тем лучше, здесь мы стараемся передавать информацию как можно более точно. В работе с вендором у нас есть некий первый quality check с нашей стороны, чтобы работа по качеству не отбивалась от нашей и всё смотрелось одинаково. Мы стараемся передавать вендорам слова режиссера и продюсеров, не трансформируя их.
Получается, что вы передаете работу вендоров режиссеру и продюсерам, а обратно их пожелания? Все идет через вас?
Дмитрий: Да. Правда, есть очень крутые вендоры, которые сдают всё практически с первой версии. Их работу мы отправляли режиссёру и продюсерам напрямую. Пинг-понга не было.
Вы взаимодействуете с огромным количеством людей. Как это возможно — делать работу самим, отдавать её и не сходить с ума?
Александр: Благодаря Cerebro (смеётся).
Дмитрий: Благодаря тому, что у нас децентрализована продюсерско-супервайзерская группа. В ней находились я, Андрей Максимов, Сережа Шуппо, Саша Липилин, Аня Морева, Вика Балян, Диля Рахманова, Бема Нурадинова, Аня Булейко, Настя Иванова, Юля Гюне. У нас не было узкого горлышка. Продюсерско-супервайзерская группа тоже работала как команда, а не как один человек.
Александр: В виду командной организации работы внутри студии, у нас супервайзеры и продюсеры в основном заняты работой с вендорами.
Поговорим немного про техническое. Отличается ли как-то производственный процесс, когда вы делаете кино и графику не для IMAX’а и для IMAX’а? Это два параллельных процесса или один общий?
Дмитрий: У IMAX очень строгий график сдачи фильмов, чтобы они успели их конвертировать. В остальном процесс тот же самый — все форматы и цветовые пространства остаются такими же, отличается только процесс стерео, если оно есть.
Вы работаете на больших проектах, которые на слуху. Скажите, когда вы приходите на работу, вы думаете: «Я работаю над «Вторжением». Это такой большой проект, это так классно. Я горжусь собой» — или это больше: «Это большой проект, и у нас дедлайн, который не сдвигается. Боже мой, какая ответственность»?
Дмитрий: Будь то большой или маленький проект — для меня это всегда ощущение «Как это круто». Всегда есть желание сделать лучше, чем делал раньше, вне зависимости от размера проекта. Лично для меня общий смысл работы — чтобы каждый новый проект являлся следующим шагом развития.
Анна: То же самое касается и продюсерско-координаторского отдела, потому что из каждого проекта мы стараемся взять опыт, что-то поменять, применить что-то новое, чтобы в следующий раз было легче. Большой проект — это большой опыт. Хотя и маленькие проекты бывают настолько сложными, что они могут дать гораздо больше опыта. Я согласна с Димой: не бывает так, что для большого проекта мы делаем хорошо, а для маленького думаем: «И так сойдет». Такого нет. Мы всегда стараемся хорошо сделать.
Александр: Нам ещё и везет: получается работать над теми проектами, которые нам интересны и приятны.
У вас нет страха, что в этот раз вы не сможете сделать так же круто?
Дмитрий: Лично у меня всегда есть страх не успеть, страх не суметь. На «Вторжении» было страшно. В какой-то момент я просто не понимал, как мы успеем все сделать. Когда я смотрю на это все, оглядываясь, то вижу, что страх помогает генерировать новые решения. Ты видишь, что по-старому уже не получается. Приходится все время придумывать что-то новое.
Анна: Да, это заставляет тебя активироваться. Тебе уже некогда расслабляться, а если ты не боишься, то это уже, наверное, излишняя самоуверенность. Глаза боятся, руки делают.
Откуда у вас такой уровень графики? Где вы всему этому научились?
Дмитрий: Это нужно у каждого индивидуально спрашивать. Вообще, это часть этого общего желания — каждый раз сделать лучше, чем делал, выйти на новый уровень. Мы никогда не позволяем себе расслабляться, всегда дожимаем максимально, насколько можем. Например, на «Вторжении» был момент с одним очень большим шотом. Он остался в самом конце, и мы его доделывали, докидывали в какую-то версию DCP, чтобы туда его вставить.
Александр: Продюсеры уже говорили нам: «Отпустите нас, пожалуйста». А мы стояли на своём: «Нет, давайте его еще доделаем».
Дмитрий: Это про овертаймы, в том числе, мы доделывали его двое суток.
Александр: У нас есть очень забавная фотография, когда фактически полстудии собралось вокруг одного рабочего места и все пытаются что-то делать.
Дмитрий: Очень классно, что все хотят так работать. Никто никого не заставляет, это инициатива всех ребят. Это всегда дает ощущение победы и гордости за свою работу.
Анна: И так как ребята всегда стараются сделать максимум, в нашей студии принято, чтобы все с радостью помогали друг другу: те, кто не обладает достаточными знаниями, спрашивают совета, а кто обладает — дают совет. Эта взаимопомощь также помогает добиваться таких результатов.
Есть мнение, что у «“Main Road Post’а“ избыточное качество графики и избыточное качество спецэффектов», что у вас все очень детально. Что значит «избыточное»? Есть ли какая-то планка, после которой лучше не добавлять графики?
Александр: Вряд ли бывает избыточное качество графики.
Дмитрий: Среди артистов действительно есть некоторый перфекционизм и уделение внимания тем вещам, которые не важны для кадра, которые никто никогда не увидит, а на них артист может потратить несколько недель. Если говорить о таких вещах, то мы очень сильно стараемся их минимизировать, и аджайл и скрам, кстати, большие помощники в том, чтобы делать только то, что важно для кадра.
Это сложно, потому что люди у нас в основном творческие, они очень сильно любят то, что делают, и часто делают больше, чем нужно. В последние годы мы стараемся делать только то, что важно для кадра, только то, что видно. Например, не промоделивать модель, если она развернута…
Александр: Если модель развёрнута только одной стороной, то другой у нее может и не быть. Просто все детали с той стороны перетекли сюда, кажется, что их много — но это иллюзия.
Дмитрий: Если эти детали заметили, значит, они были на своем месте и создали ощущение, что картинка классная и насыщенная.
Александр: За счет того, что мы быстро собираем шот в черновом виде и понимаем, из чего он состоит, мы можем сфокусировать все наши усилия именно на этом, и не делать того, что не видно. Если шот разбирать по компонентам, то часто оказывается, что он состоит из довольно простых вещей, просто, будучи собранными вместе, они дают хороший и правильный результат.
Многие, после того как делают крутые проекты здесь, собираются и уезжают. Не было ли у вас мысли о том, что вы с вашими умениями можете переехать и получать свои заслуженные миллиарды, и не нужно вам это русское кино?
Дмитрий: Люди переезжают, и это здорово. Это выбор людей. Классно, что человек благодаря тому, чему научился здесь, стал в другом месте более счастливым. Когда я устраивался сюда работать, то в разговоре с Арманом честно предупредил, что мой план — это отработать несколько лет, собрать портфолио и уехать работать дальше. Арман пожал плечами, сказал: «Окей» и отметил, что, может быть, потом мне этого не захочется. Я тогда хмыкнул, а сейчас понимаю, что мне не хочется уезжать. Здесь интереснее. Я уже достаточно много знаю о том, что происходит там. Работая здесь, особенно в “Main Road Post”, я так не хочу. Кто-то наверняка хочет, и это неплохо. Такой вариант развития для этих людей естественен.
Как вы думаете, настанет ли тот момент, когда российские зрители начнут ценить российское кино и графику, заслуженно воздадут вам за все ваши труды и перестанут смеяться над нашим кино?
Дмитрий: Это глубоко философский вопрос.
Анна: Да, это философский вопрос. Он касается не только качества картинки, которую они видят, но и в целом русского менталитета. Если речь только о графике, то, возможно, это даже быстро произойдет. Но кино — это же всё вкупе. Графика, сценарий, игра актеров, непредвзятое отношение зрителей – это все единое целое. Но мне кажется, мы подходим к этому моменту довольно близко.
Дмитрий: Если сравнить то, что снимается сейчас, и то, что снималось двадцать лет назад, то сейчас кино очень сильно развилось и будет развиваться дальше и дальше. Но всегда останутся люди, которые чем-то недовольны.
Анна: Это тоже нормально.
Дмитрий: Уже сейчас по сборам фильмов «Лед 2» и «Холоп» видно, что люди идут на российские фильмы. Это значит, что в целом люди хорошо относятся к русскому кино.
Анна: Это значит, что все становится лучше, и сознание людей тоже меняется. Они готовы с открытым сердцем принимать, смотреть и получать удовольствие.
